Человеческое достоинство
From Internet
Бывший швейцар Ефим Щуркин
два года мотался по всем учреждениям - искал
службу. И наконец нашел по своей
специальности.
Устроил ему место родной племянник Мишка
Гусев. Ефим Щуркин в свое время его по щекам
бил и за уши рвал, а теперь это шишка, не
переплюнешь.
Очень интересно Щуркину было разговаривать
с Мишкой. Сидел Мишка в кабинете и курил
папироски. А Щуркин стоял возле и, пытаясь
разговаривать с легкостью, почтительно
кланялся.
Но легкий разговор не удавался. Мишка Гусев
вел себя строго и для солидности не
выпускал даже пера из рук.
- Что ж, товарищ дядя,-
говорил Мишка строгим
голосом,- валяйте, устраивайтесь. Место это
легкое, нетрудное. А которые люди думают,
что эта должность унижает человеческое
достоинство, то напротив того... Смотря как
держать себя...
- Я держать себя знаю, - уныло
сказал Щуркин. - Я пятнадцать лет в
швейцарах был...
- Это не разговор, -
нахмурился Мишка. - Что было, то забудьте. Вы,
как есть бывший швейцар, должны знать, что
теперя не та механика... И глядите, товарищ
дядя, чтоб на чай не брать. И почтительность
чтоб не распущать, как раньше. Конечно, это
не то чтоб по роже людей бить, но
достоинство свое не унижайте и
соответствуйте своему назначению.
- Ты меня не учи, - сказал
Щуркин, - я сам знаю свое достоинство.
- А если так, то валяйте,
товарищ дядя, -приступайте к своим
обязанностям.
Мишка обмакнул перо в чернильницу, желая этим показать, что аудиенция кончена.
Щуркину хотелось еще
поговорить кое о чем таким же строгим
официальным тоном, но он не посмел и,
кашлянув, вышел из кабинета, осторожно
ступая на носки.
А на другой день Ефим Щуркин приступил к своим обязанностям.
Он вычистил кирпичом
дверные ручки, обтер сырой тряпкой
зашарканную лестницу и, мрачно посмеиваясь
в усы, присел на табурет подле дверей.
«Ладно, - думал Щуркин про своего племянника, - молодой, а учить меня вздумал. Достоинство, говорит, не потеряй. А
я сам знаю свое достоинство. Я, товарищ Мишка Гусев, никому не позволю себя унизить. А которые, может, думают, что двери им
настежь открывать буду, - забудьте... Я свое достоинство наобум знаю. Оставьте беспокоиться, товарищ Мишка...»
Четырех часов Ефим Щуркин ждал с нетерпением. В четыре часа служащие кончали работу.
- Ладно уж, выходи, - бормотал
Щуркин. - Выходи, кончай работу. По роже мы
вас бить не станем, но унизить не допустим...
Выходи уж.
В четыре ровно Щуркин взял
газету и, присев на табурет, вытянул свои
ноги. И принялся читать.
Служащие сначала выходили по одному.
- Выходи, выходи, -бормотал
Щуркин, подмигивая, - жди, что двери открою,
ожидай кукиш с маслом...
Служащие с удивлением
смотрели на развалившуюся фигуру и;
осторожно обходили протянутые щуркинские
ноги. Один из служащих, слегка споткнувшись,
извинился и шмыгнул в дверь.
«Извиняются, - радостно подумал Щуркйн.- А небось раньше бы в рожу дал. Будет, прошло времечко».
Служащие выходили все гуще, мелькали перед щуркинскими глазами, хлопали тяжелой дверью.
- Мелькай, мелькай, - бормотал Щуркин. -Это ваше дело - мелькать... Устраивай сквозняки. Простужай человека. Унижай личность...
Какой-то служащий, перешагнув через ноги Ефима Щуркина, вышел на улицу, не прикрыв за собой дверь.
- Двери! - заорал Щуркин, выбегая вслед за служащим - Двери закрывай! Тут вам нет горничных. Черт собачий.
Служащий испуганно обернулся и, покорно закрыв двери, пошел дальше, с беспокойством оглядываясь назад.
- Так его, - весело смеялся Щуркин.
Маленькая девица-машинистка, наряженная обезьяной, подошла к двери и осторожно потрогала ее пальцем, пытаясь открыть. Дверь не поддавалась.
- Обожди, - сказал Шуркин, прижимая дверь ногой. - Обожди тут. Наберется партия в десять человек - пущу тогда.
У девицы от обиды задрожал подбородок, и Щуркин, боясь, что она заплачет, нехотя выпустил ее.
«Надо будет записку присобачить к дверям, - подумал Щуркин, - дескать, так и так - выходить партиями».
Щуркин пошел в свою каморку и, достав бумагу, принялся выводить:
«Выходить партиями. По десять персон. Привратник Ефим Щуркин».
Однако записку эту Щуркину не удалось присобачить к дверям. Он был вызван к Мишке Гусеву.
Мишка Гусев долго Щуркина не задерживал. Он дал ему денег и строгим официальным тоном приказал ехать в деревню.
Щуркину хотелось поговорить на официальные темы, но он снова не посмел и, вернувшись к себе, принялся собирать свои вещи, бросая их в мешок и сплевывая от обиды туда же.
|